Неточные совпадения
— Возьмем на прицел глаза и ума такое происшествие:
приходят к молодому
царю некоторые простодушные люди и предлагают: ты бы, твое величество, выбрал из народа людей поумнее для свободного разговора, как лучше устроить жизнь. А он им отвечает: это затея бессмысленная. А водочная торговля вся в его руках. И — всякие налоги. Вот о чем надобно думать…
Он легко поддался надежде, что на этом берегу все будет объяснено, сглажено;
придут рабочие других районов,
царь выйдет
к ним…
— Подводчики,
к командиру! — раздалось по лагерю. — Воля вам с землею от
царя пришла. Ступай все, сейчас будут читать про волю.
Тогда праведники скажут ему в ответ: «Господи! когда мы видели тебя алчущим и накормили, или жаждущим и напоили? когда мы видели тебя странником и приняли, или нагим и одели? когда мы видели тебя больным или в темнице и
пришли к тебе?» И
царь скажет им в ответ: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали мне».
И тут-то исполнилось мое прошение, и стал я вдруг понимать, что сближается речейное: «Егда рекут мир, нападает внезапу всегубительство», и я исполнился страха за народ свой русский и начал молиться и всех других, кто ко мне
к яме
придет, стал со слезами увещевать, молитесь, мол, о покорении под нозе
царя нашего всякого врага и супостата, ибо близ есть нам всегубительство.
— Эх, куманек! Много слышится, мало сказывается. Ступай теперь путем-дорогой мимо этой сосны. Ступай все прямо; много тебе будет поворотов и вправо и влево, а ты все прямо ступай; верст пять проедешь, будет в стороне избушка, в той избушке нет живой души. Подожди там до ночи,
придут добрые люди, от них больше узнаешь. А обратным путем заезжай сюда, будет тебе работа; залетела жар-птица в западню; отвезешь ее
к царю Далмату, а выручку пополам!
— Афанасий, — продолжал
царь, — я этими днями еду молиться в Суздаль, а ты ступай на Москву
к боярину Дружине Морозову, спроси его о здоровье, скажи, что я-де
прислал тебя снять с него мою опалу… Да возьми, — прибавил он значительно, — возьми с собой, для почету, поболе опричников!
— Нельзя, Борис Федорыч, пора мне
к своим! Боюсь, чтоб они с кем не повздорили. Кабы
царь был в Слободе, мы прямо б
к нему с повинною
пришли, и пусть бы случилось, что богу угодно; а с здешними душегубцами не убережешься. Хоть мы и в сторонке, под самым лесом остановились, а все же может какой-нибудь объезд наехать!
Сказка в том, что
к царю, охотнику до новых платьев,
приходят портные, обещающиеся сшить необыкновенное платье.
Царь нанимает портных, и портные начинают шить, но говорят, что особенное свойство их платья то, что кто не нужен для своей должности, тот не может видеть платьев.
Будто чувствовалось, что вот-вот и природа оживет из-подо льда и снега, но это так чувствовалось новичку, который суетно надеялся в первых числах февраля видеть весну в NN; улица, видно, знала, что опять
придут морозы, вьюги и что до 15/27 мая не будет признаков листа, она не радовалась; сонное бездействие
царило на ней; две-три грязные бабы сидели у стены гостиного двора с рязанью и грушей; они, пользуясь тем, что пальцы не мерзнут, вязали чулки, считали петли и изредка только обращались друг
к другу, ковыряя в зубах спицами, вздыхая, зевая и осеняя рот свой знамением креста.
— Видел сегодня поутру, у Дарьи Михайловны. Ведь он у ней теперь великим визирем.
Придет время, она и с ним расстанется, — она с одним Пандалевским никогда не расстанется, — но теперь он
царит. Видел его, как же! Он сидит — а она меня ему показывает: глядите, мол, батюшка, какие у нас водятся чудаки. Я не заводская лошадь —
к выводке не привык. Я взял да уехал.
— Неужели ты думаешь, что я поверю этому? Лицо твое не огрубело от ветра и не обожжено солнцем, и руки твои белы. На тебе дорогой хитон, и одна застежка на нем стоит годовой платы, которую братья мои вносят за наш виноградник Адонираму, царскому сборщику. Ты
пришел оттуда, из-за стены… Ты, верно, один из людей, близких
к царю? Мне кажется, что я видела тебя однажды в день великого празднества, мне даже помнится — я бежала за твоей колесницей.
Помыслы в сердце человеческом — глубокая вода, но и их умел вычерпывать мудрый
царь. В словах и голосе, в глазах, в движениях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как буквы в открытой книге. И потому со всех концов Палестины
приходило к нему великое множество людей, прося суда, совета, помощи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных предзнаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости ответов Соломоновых.
Варфоломей. Славнейший
царь мира. Я
пришел к тебе, чтобы сообщить, что у тебя в государстве появился антихрист.
И сам бы рад
Так думать,
царь; но с разных
к нам сторон
Все та же весть
приходит: жив Димитрий!
Мой сын
Тобой убит. Судьба другого сына
Послала мне — его я принимаю!
Димитрием его зову!
Приди,
Приди ко мне, воскресший мой Димитрий!
Приди убийцу свергнуть твоего!
Да, он
придет! Он близко, близко — вижу,
Победные его уж блещут стяги —
Он под Москвой — пред именем его
Отверзлися кремлевские ворота —
Без бою он вступает в город свой —
Народный плеск я слышу — льются слезы —
Димитрий
царь! И
к конскому хвосту
Примкнутого тебя, его убийцу,
Влекут на казнь!
— Что же вы себе думаете… Сидит бен-Бут, как Иов, и молится. Ну, может быть, плачет. Кто
пришел к Иову, когда он сидел на навозе?
Пришли к нему друзья и стали говорить: «Видишь ты, что сделал над тобою бог?» А
к Баве
пришел царь Ирод…
Царь Ирод думает себе: «Вот теперь Бава слепой, Бава сердит на меня. Я узнаю от него правду». Прикинулся простым себе евреем и говорит...
Так, от материнской обмолвки и няниной скороговорки и от родительского приказа смотреть и помнить — связанного у меня только с предметами — белый медведь в пассаже, негр над фонтаном, Минин и Пожарский и т.д. — а никак не с человеками, ибо
царь и Иоанн Кронштадтский, которых мне, вознеся меня над толпой, показывали, относились не
к человекам, а
к священным предметам — так это у меня и осталось:
к нам в гости
приходил сын Памятник-Пушкина.
Приходит к царю-батюшке, молит, просит родительского благословенья, государского позволенья — закон свершить, честен брак принять, на меньшой девице-сестрице жениться.
Царь Павел Петрович нарочно
к иргизским отцам своего генерала
присылал — Рунич был по прозванию, с милостивым словом его
присылал, три тысячи рублев на монастырское строенье жаловал и грамоту за своей рукой отцу Прохору дал…
Пытают и мучат гонца палачи,
Друг
к другу
приходят на смену:
«Товарищей Курбского ты уличи,
Открой их собачью измену!»
И
царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей наконец?»
«
Царь, слово его всё едино:
Он славит свого господина...
В то время был один человек — Оройтес. Этот Оройтес был сердит на Поликрата и хотел погубить его. Вот Оройтес придумал какую хитрость. Написал он Поликрату, что будто персидский
царь Камбиз обидел его и хотел убить и что он будто ушел от него. Оройтес так писал Поликрату: «У меня много богатств, но я не знаю, где мне жить. Прими ты меня
к себе с моими богатствами, и тогда мы с тобой сделаемся самые сильные
цари. А если ты не веришь, что у меня много богатств, так
пришли кого-нибудь посмотреть».
На пятый день одному рыбаку случилось поймать очень большую, прекрасную рыбу, и захотел он подарить ее
царю. Вот
пришел он
к Поликрату на двор, и когда Поликрат вышел
к нему, рыбак сказал: «
Царь, я поймал эту рыбу и принес тебе, потому что такую прекрасную рыбу только
царю кушать». Поликрат поблагодарил рыбака и позвал его
к себе обедать. Рыбак отдал рыбу и пошел
к царю, а повара разрезали рыбу и нашли в ней тот самый перстень, что Поликрат бросил в море.
Царь согласился и отдал им землю. Строгоновы послали приказчиков собирать народ. И сошлось
к ним много гуляющего народа. Кто
приходил, тем Строгоновы отводили землю, лес, давали скотину и никаких оброков не брали, только живи, и когда нужда, выходи с народом биться с татарами. Так и заселилась эта земля русским народом.
Он царствовал пять лет. На 6-й год
пришел на него войной другой
царь, сильнее его; завоевал город и прогнал его. Тогда меньшой брат пошел опять странствовать и
пришел к старшему брату.
Но в данном случае,
к ее собственному ужасу, в ответ на ее заклинания, по особому смотрению Божию, ей явился действительно дух самого Самуила, откуда она тотчас умозаключила, что
пришел к ней не простой смертный, а сам
царь Саул.
Повелел Спаситель — вам, врагам, прощати,
Пойдем же мы в царствие тесною дорогой,
Цари и князи, богаты и нищи,
Всех ты, наш родитель, зовешь
к своей пище,
Придет пора-время — все
к тебе слетимся,
На тебя, наш пастырь, тогда наглядимся,
От пакостна тела борют здесь нас страсти,
Ты, Господь всесильный, дай нам не отпасти,
Дай ты,
царь небесный, веру и надежду,
Одень наши души в небесны одежды,
В путь узкий, прискорбный идем — помогай нам!
Верные слуги пошли, царский дар старикам принесли, старики сребро, злато приняли, сладким суслом царских слуг напоя́ли: слуги
к белому
царю приходят, вести про мордву ему доводят: «Угостили нас мордовски старики, напоили суслом сладким, накормили хлебом мягким».
Ваша святая родина — покровительница наша, — горячо и искренно срывалось с губ оратора: — и наш храбрый народ, готовый биться до последних сил с таким сильным и кровожадным врагом, как Австрия, верит и знает, что его старшая сестра вместе с её великим
царем, могучим императором русским,
придет к ней на помощь…
Это было последний раз, что я видел Малахию, но зато он удостоил меня вспомнить. На другой день по отъезде государя из Киева старец
присылал ко мне своего отрока с просьбою сходить «
к боярам» и узнать: «что
царь двум господиям на мосту молвил, коих своими руками развел».
Старший сын
царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем отца. Юноша занимался вместе с отцом государственными делами, проявлял в них ум и чуткость
к славе России. Во время переговоров о мире, страдая за Россию, читая и горесть на лицах бояр, слыша, может быть, и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности,
пришел к отцу и потребовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.
Прибывшего гонца он не взял с собою, а отправил в Москву
к царю Иоанну Васильевичу с известием о смерти князя Болховского и с просьбой
прислать нового воеводу да еще пятьсот стрельцов.
И не Гарольды ль то, Готфриды?
Не тени ль витязей святых?
Их знамя! Их остаток славный
Пришел к тебе, о
царь державный,
И так вещал напасти их.
— Князь, — сказал Григорий Лукьянович, — великий государь
прислал меня
к тебе с свои царским указом:
царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси слагает с тебя гнев свой и сымает с главы твоей царскую опалу и прощает тебя во всех твоих винностях…
— Он на Москве еще
к нему
пришел, князь Никита мне сказывал, — возразил
царь, но в голосе его уже прозвучали ноты подозрительности.
Царь, удрученный результатом допроса ведуний, воочию разрушившим его горделивую мечту о том, что он, представитель власти от Бога, в торжественные минуты праведного суда, могучим словом своим, как глаголом божества, разрушающим чары, может дать силу воле разорвать узы языка, связанные нечистым, теперь
пришел в уме своем
к другому роковому для него решению, что «
царь тоже человек и смертный», и эта мысль погрузила его душу в состояние тяжелого нравственного страданья.
Царь Асархадон велит сказать Лаилиэ, что то, что сделано с его послами, будет сделано и с ним, если он сейчас же не
пришлет назначенную дань серебра, золота и кипарисового дерева и не приедет сам на поклон
к нему.
Он ждал любимую жену, и вместо нее
пришел к нему никогда не виденный человек, и молодой
царь не только не испугался, не огорчился, но принял это как что-то естественное и должное.
Злодей! он лестью приманил
К Москве свои дружины;
Он низким миром нам грозил
С кремлёвския вершины.
«Пойду по стогнам с торжеством!
Пойду… и всё восплещет!
И в прах падут с своим
царём!..»
Пришёл… и сам трепещет;
Подвигло мщение Москву:
Вспылала пред врагами
И грянулась на их главу
Губящими стена́ми.